Правда ли то, что в последние годы онкологические заболевания из фатальных превратились в хронические?
–
Действительно, онкология полностью изменила свое лицо. Сегодня в
онкологии стали доминировать клинические онкологи. Онкологические
заболевания из фатальных стали превращаться в хронические, требующие
лечения лекарственными препаратами. Встал вопрос, кто должен наблюдать
пациента после операции? Хирург? Оказалось, что нет. В течение трех лет
пациента должен наблюдать клинический гематолог-онколог. И этот пациент
должен пройти весь комплекс реабилитационных мероприятий. Первыми, кто
организовал амбулаторное наблюдение для таких пациентов, стали
американцы. Потом французы. Человека выписывали после операции, и он
наблюдался дома. Теоретическая онкология, так же, как и теоретическая
гематология, сделали гигантский прорыв в области лечения. Сегодня
появились так называемые лекарства таргидного (точечного) типа, которые
назначаются для определенной группы заболеваний. Благодаря их появлению
люди научились справляться со смертельными заболеваниями. Первым таким
заболеванием стал хронический миелолейкоз. Было найдено вещество
теразил кеназа – регулятор пролиферации и дифференцировки раковых
клеток. Когда оно появилось в эксперименте, это вызвало среди
специалистов настоящий бум. Потом, когда оно стало таблеткой и стало
возможным эту таблетку давать больному и, не госпитализируя его в
стационар, заблокировать развитие смертельного заболевания, была
создана такая модель, когда с помощью инсулина можно пролонгировать
жизнь человека. Почти как при диабете.
– Что произошло после того, как ученые нашли новые препараты для лечения рака?
–
Прогресс стал настолько серьезным, что сегодня должны быть изменены
определенные организационные формы ведения онкологических больных. Ведь
если мы признаем факт перевода этого заболевания в хроническую болезнь,
то должны быть созданы национальные программы, которые могли бы
использовать новейшие достижения в лечении этих пациентов. Ведь целью в
данном случае является не просто продление жизни, а обеспечение
определенного качества жизни и социализации человека в обществе.
Поскольку это хроническое заболевание и оно может быть контролируемо
таблетками, нет необходимости заполонять онкологическими больными
стационары. Стационар – это этап лечения. А центр тяжести должен быть
перенесен на амбулаторную часть.
– Как этот вопрос решается в России?
–
Была организована система ДЛО. Так называемого льготного лекарственного
обеспечения. В 2005-м была произведена настоящая революция в этой
области. Амбулаторную сеть насытили лекарствами для этих пациентов.
Раньше для того, чтобы получить лекарство, человек должен был бежать в
стационар. Это было абсолютной глупостью, особенно для такой страны,
как наша, с ее децентрализацией, где небольшое количество больных живет
на гигантских территориях. Нужно было, чтобы технология ведения
пациентов была доведена до амбулаторной сети, которая была бы
обеспечена лекарствами. Это было сделано, но в то же время до сих пор
не решены вопросы обеспечения стационарной сети. В стационаре должны
использоваться новейшие технологии. И они являются основой того, чтобы
эти технологии были проведены и в амбулаторной сети. Технологическая
цепочка не может прерываться.
– Какая самая главная проблема в лечении больных раком?
–
Главная проблема сейчас – организационная. Медицина – это система,
которая не терпит революционных преобразований. Потому что
революционные преобразования должны происходить в головах трудящихся. А
представьте себе человека, который получил образование 40 лет назад,
когда все больные раком погибали. Сегодня он даже не может себе
представить, что среди нас ходит такое количество выживших пациентов.
Для сравнения: в 1990-м году в СССР выживало 6,8% больных раком детей.
В это же время в развитых странах выживало 70% детей и более.
Оказалось, что для того, чтобы преодолеть этот разрыв, необходимо
использовать технологии. Нельзя допускать однобокого подхода в лечении
этих пациентов. И с 1990 года мы отказались от всех схем лечения,
принятых в Российской Федерации, взяли за основу европейские протоколы
лечения пациентов и внедрили их в нашей стране. В 1997 году благодаря
тому, что в России был жестко введен протокол лечения, удалось
достигнуть 75% выживаемости при заболеваниях раком.
– То есть такого же результата, как в Германии?
–
Да. Но Германия не дремала. И в те годы, пока мы ее догоняли, Германия
продвинулась вперед. Во всем мире появились новые препараты, новые
лекарства. И оказалось, что в мире давно никого не интересуют
российские достижения в области онкологии.
..
Почему же тогда, если достигнуты такие успехи, мы часто слышим, что
не хватает денег на дорогостоящие операции детям. В чем проблема?
–
Проблем много. Наша Конституция декларирует бесплатное лечение детей до
18 лет. А на практике вот что происходит. Представьте себе, что лечение
пациента с онкологическими заболеваниями стоит очень дорого. Все
начинается с 10 тысяч у.е. Если ребенок имеет тяжелое заболевание,
такое, например, как острый миелобластный лейкоз, если он нуждается в
трансплантации, то эта стоимость возрастает во много раз. Сегодня
государство на трансплантацию выделяет 750 тыс. рублей, что составляет
в у.е. 20 тыс. долларов. А в Европе такая трансплантация стоит от 150
до 250 тыс. евро. Конечно, в зарубежных клиниках более 50% стоимости
лечения тратится на персонал. Мы же эти деньги тратим на лекарства.
Наша страна не готова к тому, чтобы полностью обеспечить детей
лекарствами. Но ни одна страна мира, даже самая богатая страна в мире в
области здравоохранения – США – не может себе позволить полностью за
бюджетный счет лечить больных. Как построена система финансирования
этой группы пациентов в мире? Существуют четыре источника
финансирования – бюджетный, страховой, муниципальный и
благотворительный. До революции в России существовала старая культура
благотворительности. Потом она была формально уничтожена. Но
государственная система может выжить только в том случае, если
средства, затраченные на медицину, составляют до 10% от ВВП.
– А у нас сколько?
–
Мы не дошли и до 4%. Мы и в советское время имели 4%. А в постсоветское
время приняли решение о том, что частично финансирование будет
происходить за счет страховой медицины. Поэтому государственные
бюджетное ассигнование уменьшилось, но суммарные бюджетные ассигнования
страховой медицины и здравоохранения пока не дошли до определенного
уровня. У нас ситуация такова, что бюджетное финансирование не может
полностью содержать такую махину. Если посчитать лечение на год, то это
примерно от 125 до 200 миллионов у.е. Может ли страна себе это
позволить? Наверное, может.
http://www.newizv.ru/health/news/2009-06-01/109648/
|
