ЮЖНЫЙ ДАГЕСТАН Южный Дагестан населен народностями лезгинской группы.
Это, прежде всего, сами лезгины (двести тысяч человек, половина которых
живет в прилегающей полосе Азербайджана), а также табасараны (сорок
тысяч), агулы, цахуры, рутулы (по нескольку тысяч человек). В Северном
Азербайджане, помимо лезгин, обитают еще более малочисленные народности
этой группы, населяющие каждая одно-два селения. Каждая народность
говорит на своем особом языке, не понятном для соседей, хотя эти языки
лингвистически родственны. Так и русский не понимает серба или чеха и
даже болгарина — а ведь все славяне. Дети любой национальности имеют
право учиться на своем родном языке. Это теоретически. Но как
практически реализовать это право для народности, которая столь
малочисленна, что для нее невозможно издавать свои книги, не говоря уже
о том, чтобы готовить учителей, которые вели бы преподавание на ее
языке? Для малых языков нет даже письменности; они так и называются
-бесписьменные языки. В агульских, рутульских и цахурских селениях
обучение ведется на русском языке. Дети здесь оказались в более
благоприятном положении для приобщения к современной образованности и
культуре, чем, например, у народностей андо-дидойской группы западного
Дагестана. Там они, придя в школу, начинают учиться почему-то на
аварском языке, который для них такой же родной, как для агулов
лезгинский.
В России не знают аварцев, лакцев, даргинцев, кумыков и т. д. Зато
известны лезгины. Национальный танец любой дагестанской народности
называется лезгинкой. Ансамбль песни и пляски Дагестана носит название
“Лезгинка”. Дело в том, что в прошлом веке лезгинами называли всех
дагестанцев. Потом это имя закрепилось за одним народом. А сами лезгины
себя раньше так не называли. Происхождение же этого слова неизвестно.
Местность, где живут лезгины, примыкает к Дербентскому проходу и притом
сравнительно доступна по своей топографии. Здесь тоже есть горы, и
довольно высокие, но склоны их не покрыты лесами, как в Чечне, не
изрезаны глубокими каньонами, как в Аварии, ущелья не узки, как в
Осетии, где они вследствие этого могли быть защищены фортификационными
сооружениями от доступа извне. Поэтому лезгинам трудно было отстаивать
свою независимость. В древности они, возможно, были подчинены албанам;
затем Южным Дагестаном владели персы; их сменили арабы, потом
ширванские шахи, потом турки-сельджуки, потом дербентские правители,
потом снова ширваншахи, потом снова персы, а в начале XIX века сюда
пришли русские; лезгины, как и кумыки, первыми в Дагестане подпали под
твердую руку Российской империи.
Такого рода исторические судьбы народа не могли не повлиять на его
национальный характер. Можно только удивляться тому, что это влияние в
конечном счете оказалось незначительным, - во всяком случае, менее
явным, чем можно было ожидать. Лезгины мало отличаются от других
дагестанцев. Для внешнего наблюдателя вообще практически не отличаются,
и только сами дагестанцы находят какие-то отличия в оттенках
национальной психологии. В архитектуре и искусстве лезгин близость к
трассе Прикаспийского пути и давние контакты с международной (в местных
масштабах, конечно) культурой чувствуются. Здесь нет боевых башен. Нет
средневековых жилицу которые по внушительности и производимому
впечатлению могли бы сравниться, скажем, с аварскими залами. Редко
встречается резьба по камню, но те образцы, которые имеются, могут
свидетельствовать о том, что это - остатки забытого уже древнего
искусства. Кстати, эти резные камни аналогичны тем, которые фигурируют
севернее, у даргинцев. От эстетики, связанной с архаичными духовными
концепциями родового быта, лезгины в значительной степени отошли,
поэтому в их формах материальной культуры декор, происходящий от
образов языческой магии, не занимает такого места, как у даргинцев,
аварцев или даже живущих в приморье кумыков. Например, камины у них
обычно не украшены лепкой, а намогильные стелы в большинстве лишены
резьбы. Последнее обстоятельство, впрочем, может свидетельствовать,
помимо приведенных причин, и о более глубокой специфике национальной
психологии.
Ограниченный круг жанров свойствен и прикладному искусству, связанному
с производством утвари, предметов домашней обстановки и т. п. у лезгин
(как и у других народностей Южного Дагестана). Здесь не имеют развития
(во всяком случае, в обозримый теперь период) искусство резьбы по
дереву ларей, сосудов и мебели, изготовление металлической посуды,
насечка по металлу в отделке конской сбруи, ювелирное производство,
изготовление и украшение оружия - всего того, что так характерно для
внутренних областей горного Дагестана, которые, будучи отдалены от
внешних производственных и торговых центров, должны были удовлетворять
спрос своего населения собственным кустарным производством.
В период XII—XVIII веков в лезгинском районе, который теперь находится
в пределах Азербайджана, было развито производство интересной
полихромной поливной керамики, но теперь оно забыто. В XIX—XX веках
единственным развитым видом народных промыслов, имеющих художественное
значение, является изготовление ковров. В Южном Дагестане чуть ли не
каждая женщина занимается ковроткачеством. Однако теперь это уже в
значительной мере не творчество, а поставленная на поток работа по
упрощенным шаблонам.
В Южном Дагестане почти нет лесов. Раньше, судя по массивным балкам и
опорным столбам в старых постройках, были, а теперь нет. Местность
каменистая, неприглядная. Топлива нет. В качестве горючего материала
употребляют кизяки: женщины делают их из смеси навоза и соломы с грязью
и лепят на стены построек для просушивания. Лезгины еще с прошлого века
стали переселяться из высокогорий на более удобные для жизни места - на
равнину в предгорной полосе и в горные долины. Одно из массовых
переселений имело место после землетрясения 1966 года, при котором было
разрушено и повреждено много домов в горных селениях Южного Дагестана.
Мы посетили одно из них - Кукваз в Курахском районе. Тропинка
извивалась по склонам, поднимаясь все выше и выше. Над хаосом
возвышенностей со скудным травянистым покровом вздымались громады
Самурского хребта. Когда мы проходили мимо почти отвесной скалы,
проводник указал вверх. На высоте нескольких сот метров над обрывом
виднелись постройки. Обойдя гору, мы поднялись наверх и увидели
селение. Со времени, как его покинули жители, прошло немного -два года.
Постройки были почти целы, только крыши обрушились да окна и двери
вырваны (дерево в этих местах—ценность). В звенящей тишине молча стояли
сбившиеся в кучу дома, глядя на нас мертвыми глазницами окон.
Когда-то здесь была жизнь, теперь она ушла в другие места. Спустившись
и пройдя вниз к долине километров пятнадцать, мы пришли в Новый Кукваз.
Среди деревьев аккуратные белые домики под шиферными крышами. Да, здесь
жить лучше, несомненно. Теперь, когда постоянная военная опасность не
заставляет людей забиваться в каменные теснины; они могут устроиться
удобнее. Молодежь довольна, но старики тоскуют по горам.
http://dagmen.ru
|
